Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

— Я ношу Мессию, — искусанные губы улыбнулись, и она положила ладонь на живот. "Мессию, спасителя Израиля".

Ханеле, подойдя к девушке, поманив ее к себе, — сняла амулет. Девочка надела его себе на шею и вдруг, поморщилась: "Мессия. До этого долго еще. Я еще маленькая, Господи".

— Садись тут, — велела она Еве, устраивая ее в нише. Та покорно скорчилась, свесив волосы, шепча:

— Грядет, грядет Мессия, сын мой, слышу, слышу звук его шагов! Я мать спасителя, я тайный родник, запечатанный источник, невеста Сиона, жена Иерусалима…

Ханеле устроилась рядом с дедом. Взяв его за холодную руку, она стала ждать, глядя на медленно встающее над городом солнце.

Серо-зеленые листья олив шелестели под слабым ветром, сияло солнце. Федор, опустив рыжую голову, наклонившись, — бросил на крышку гроба горсть сухой, легкой иерусалимской земли.

— Réquiem æternam dona ei, Dómine. Et lux perpétua lúceat ei. Requiéscat in pace, — услышал он голос францисканского монаха и ответил: "Амен".

— Вот и все, — подумал Федор, глядя на то, как зарывают могилу. "Ему тут хорошо будет лежать, — он окинул взглядом маленькую церковь и деревья Гефсиманского сада. За ними уходила вверх Масличная гора. Федор заметил, как по дороге к городу спускается процессия мужчин.

— Исаака похоронили, — он все стоял, глядя на могилу. "Все там, я один здесь. Христиан мало, кому еще тут быть, как не мне". Федор перекрестился и достал из кармана сюртука икону. Взглянув в прозрачные, зеленые глаза, он в последний раз посмотрел на могилу. Наклонив голову, Федор вошел в прохладный, крохотный зал церкви Успения Пресвятой Богородицы.

Мужчина зажег свечу. Преклонив колени, он тяжело вздохнул: "Не успел. Господи, прости меня. Если бы я раньше пришел, раньше Иосифа позвал — может, и выжил бы он. Двоюродный брат…, - Федор вспомнил кровь на каменных плитах и его слабый, еле слышный голос: "Теодор…, Не уходи, не бросай меня. Так больно…"

Он опустился на колени. Погладив рыжую голову, Федор увидел, как губы Пьетро чуть шевелятся: "Так ли не мог ты один час бодрствовать со мною?". "Это же Иисус ученикам говорил, в Гефсимании, — вспомнил Федор. Он ответил, осторожно накидывая какую-то тряпку на покрытое ранами тело: "Я буду здесь столько, сколько надо, Пьетро".

Федор увидел воспаленный ожог на руке. Пьетро, схватив его за пальцы, выдохнул: "Не могу…, так умирать…, Слушай…, меня".

— И он мне все рассказал, — Федор потер лицо.

— Один дед у нас, получается. Эта девушка, Изабелла, что вместе со Степой в плен попала — тоже, кузина моя. Значит, найти ее надо. А потом я ему икону показал, он еще успел прошептать: "Sáncta María, Máter Déi, óra pro nóbis peccatóribus, nunc et in hóra mórtis nóstrae. Молись о нас, грешных, в час смерти нашей. И умер. Господи, призри душу раба твоего, Пьетро, даруй ему вечный покой, — Федор перекрестился. Выйдя наружу, он увидел за оградой, вдалеке — Иосифа.

Тот стоял, засунув руки в карманы сюртука, глядя на прозрачное, полуденное небо. Темные волосы шевелил ветер.

— Мне на шиву надо, — сказал Иосиф, когда Федор подошел к нему. "Мне очень жаль, — он посмотрел в голубые глаза мужчины, — но даже если бы ты раньше появился — я бы все равно не смог спасти Пьетро. Никто бы не смог".

Они пошли рядом по тропинке, что вела к городским стенам. Федор подумал: "После такого дождя сейчас все зазеленеет. Красивая тут осень. Потом снег, наверное, пойдет. Степа и Лея теперь в дом тестя покойного переедут. Хоть не замерзнут зимой, да и места там больше".

— Я с утра был у нее, — прервал молчание Иосиф. "С Аароном вместе. Он все переживает, что не поговорил с ней, хотя, что было говорить, — мужчина махнул рукой.

— И что? — осторожно спросил Федор.

— Безнадежно, — Иосиф вспомнил ее горячечный, лихорадочный шепот. "Мессия, Мессия грядет, я слышу его шаги…".

— Я им дал денег, — Иосиф вздохнул. "И твоих — тоже. На год хватит, а потом придумаем что-нибудь. Ты же понимаешь, это просто приют для слабоумных. Они там все вместе. Два десятка женщин в одном зале. Кто кричит, кто головой о стенку бьется, все под себя ходят. У нее будет отдельная каморка. Ее будут мыть, кормить…, - он прервался и вспомнил холодные, серые глаза мужчины напротив.

— У общины нет денег, чтобы ее содержать, — ледяным тоном сказал Степан. "Мы и так — живем на пожертвования братьев по вере, что наши посланцы собирают в Европе и колониях. Более того, — он огладил золотисто-рыжую бороду, — никто не согласится приютить ее у себя в доме. У людей дети, не след им такое видеть".

Иосиф поднялся, и, не прощаясь — закрыл за собой дверь.

— Твой младший брат, — сказал он Федору, когда они уже входили в Яффские ворота, — теперь в ешиве преподавать будет. Сначала детям, а там, говорят, и покойного Исаака место займет. Ну, я пошел, — Иосиф посмотрел на часы, — вечером увидимся.

— А где Горовица похоронили? — вдруг спросил Федор, вдыхая запах свежести, что шел от еще наполненных дождевой водой канав.

— Там же, — удивился Иосиф, — на Масличной горе. Еврей всегда остается евреем, Теодор.

Он ушел к дому Судакова. Федор, рассматривая рабочих, что чинили черепицу на крышах, пробормотал: "Со Степой — я все равно поговорю, что-то тут не так, не нравится мне это. Хотя, конечно, все это — моя вина".

Федор повернулся: "Хоть в Храме Гроба Господня напоследок побываю". Проходя через рынок, он взглянул на ковры и усмехнулся: "В Париже никто без подарков не останется, это точно".

Он погладил рукой тонкий, нежный узор. Оглянувшись, он посмотрел на дорогу, что уходила вниз, к Еврейскому кварталу, и пообещал себе: "Завтра к ним и приду".

Лея сидела на низком стуле, опустив голову, слушая, как тикают часы на стене. В комнате было темно, сын спал в колыбели. Она, услышав скрип двери, вздрогнула.

— Мама Лея, — Ханеле робко заглянула внутрь, — вы поешьте что-нибудь, пожалуйста. Принести вам? Там госпожа Сегал и госпожа Азулай на кухне оставили.

— Теперь и поговорить не с кем, — подумала Лея, поставив на колени глиняную тарелку. "Господи, как без папы плохо". Она поднесла к губам деревянную ложку с вареной чечевицей. Женщина ясно, отчетливо, увидела перед собой серые, торжествующие глаза.

— Так ей и надо, — зло подумала Лея. "Господь все видит. Это он ее наказал, прелюбодейку, — разума лишилась и сдохнет скоро. Мужчина — слабое создание, он не может устоять перед соблазном, вины Авраама тут нет. А все, почему случилось — потому что мы нескромно себя ведем. Волосы из-под платков у некоторых видны, упаси нас Господь от такого. Надо коротко стричься. В микве тоже — так удобнее. Поговорю с Авраамом, пусть они в ешиве решат это, и нам велят — а мы сделаем".